Название: Гений
Автор: Юнис Византия
Бета: Wvabra
Рейтинг: R
Жанр: ангст, романс
Статус: закончен
Размер: миди
читать дальшеОни сидели вдвоем с Изумо прямо на разобранных ступеньках парадного крыльца, держа коробки с бенто на коленях. Рабочие тоже ушли отдыхать и не имели ничего против обедающих на своем рабочем месте клерков. Если кому-то хочется торчать на солнцепеке – пожалуйста, они лучше в тенечке.
- О, смотри, притащился. – Изумо кивнул подбородком вперед, - Фиг он выхватит, хокаге-то у себя.
По дорожке к штабу шел дзенин. Это был знакомый дзенин – год уже таскался к ним с документами, с миссии, на миссию. А раньше, говорят, был в спецуре. Это был «дзенин с книжкой», дзенин с «Мааа…», приятель Генмы-сана. Чужеглазец, масконосец и прочая, и прочая. На какого из них ни посмотри – один другого вычурнее. Когда у них не хватает воображения на выпендреж, они носят оружие в зубах или несут пургу беспрестанно, как Майто-сан. В общем, тот еще народец, Ирука их навидался.
Сейчас он смотрел на шествующего через охранную зону (которая в просторечии именовалась двором, да и была им на самом деле) дзенина, потому что это было занятнее, чем разглядывать воробьев в пыли. Смотрел, смотрел и переставал жевать. Интересно, что когда дзенин шел, видна была каждая кость. Ни плоть, ни одежда не мешали на это смотреть. Наоборот, они подчеркивали, как подчеркивает пятнистая шкура гепарда, волнами ходящий под ней скелет. Далеко выдающиеся вбок выступы бедренных суставов при каждом шаге поднимались и опускались. Плавно. Словно ниже тонкой талии дзенин носил тяжелый пояс, который соскальзывал то вправо, то влево. И в такт им покачивались широко развернутые плечи. Почти отброшенные назад.
- Хокаге нет, Хатаке-сан, - махнул ему Изумо, - В резиденцию идите. Ремонт у нас, вход разнесло.
На следующем шаге дзенин развернулся и пошел к выходу.
- Эх, - сказал Изумо, он был не против скоротать время, рассказывая свежему человеку, при каких обстоятельствах пострадал фасад штаба.
Ирука все еще видел это движение. Точёное ката мечника – разворот на сто восемьдесят. Правое бедро скользит вперед, но ступня ставится уже перпендикулярно ходу движения. Вес переносится на нее и одновременно тело поворачивается, демонстрируя изгиб позвоночника. Левая ступня отрывается от земли только пяткой, проворачивается на плюсне и сразу ложится на новый курс, носком в обратную сторону. А правое бедро уже скользит на новый шаг. И все это не ускоряясь и не замедляясь ни на долю секунды. Обычный человек топчется на месте, перебирает ногами, делает уйму ненужных движений. Так разворачиваться в один шаг может только человек, годами отдававший кен-дзюцу большую часть жизни. Если в руках меч, то он ложиться в одну плоскость с землей и с тихим шелестом разрезаемого воздуха описывает вокруг хозяина сверкающую дугу. Подчиняясь не руке, а инерции вращающегося тела. Ирука видел это в додзё – красиво. Сейчас меча у дзенина, конечно, не было, и книжки тоже, кисти рук свободно свисали по бокам тела. Кончики пальцев на уровне середины бедер. Со спины стало заметно, как далеко трицепсы отодвигали руки от торса. Он и, уткнувшись в книжку, ходил так же, равномерной походкой человека, привыкшего не смотреть никуда: открывал перед собой двери, поднимался по ступенькам, сторонился проходящих. Это тоже привычка. Взгляд воина ни на чем не концентрируется - никуда специально не смотреть и видеть при этом все разом.
- Ты чего запал? - спросил Изумо.
Ирука с трудом оторвал взгляд от удаляющейся спины (почти в два раза шире пояса), взял что-то палочками из коробки и положил в рот, размышляя, почему раньше никогда этого не видел.
И быть красивым он раньше никогда не хотел. А правильно сказать, даже и не знал, что это такое. Большое зеркало в ванной осталось от предыдущих хозяев квартиры. Сам бы он такое вешать не стал. Ирука стоял перед ним, распахнув юката, и смотрел на себя, как в первый раз. Зрелище его не устраивало. Ничего, ну ничего, подобного хищной стати беловолосого дзенина. Это было обычное тело, в хорошей форме, в меру послушное. Все мышцы на руках и ногах ровные, спокойно очерченные. Рельеф плоского живота и груди тоже мягкий, с округлыми очертаниями. Никаких жгутов, разлегшихся под кожей, как ленивые змеи. Бедра чуть-чуть шире талии. Плечи, может, узкими и не назовешь, но нет у них этого дьявольского ландшафта: выступающих бугров и впадин, острых углов и резких линий. Гладко, все более или менее гладко.
"Обрубок, - думал Ирука, - Просто полено. Ты похож на тюленя и лучше бы тебе никому это не показывать".
Взгляд задержался на широких грудных мускулах, и из глубины зеркала всплыло непрошеное воспоминание. Беловолосый прохаживается по татами, готовясь к очередному спарингу, встряхивает ступнями. А на груди под тонкой сеткой - лежат плиты мышц. Как будто вытесанные не слишком старательным резчиком из упрямого слоистого камня. Даже жарко это вспоминать. Камнем падает во внутренности эта картинка и тянет, тянет в низ живота. Он вернулся к своему отражению, опустил взгляд и быстро запахнул юката. Усмехнулся, но почувствовал в этом смешке панику. Испытывать такие ощущения, думая о мужчине, это... это чревато, как минимум. Открыл кран и стал умываться, прогоняя лаской воды дурацкое наваждение. Все люди разные. Одному тело убийцы, гибкое и смертоносное, другому хорошая память и каллиграфический почерк. В этом его полезность, а значит, и красота. Хотя обладать таким телом, больше, чем просто обладать телом. Руки повисли под струей воды. Да, точно. Ирука присел на край ванной. Надо пойти и поесть один раз в день, как человек, без беготни. "Завтра им полюбуешься, - сказал он себе, - Смотри сколько влезет. Все равно ты таким не будешь, так что можешь таращиться всласть. Разрешаю".
Но это тоже как-то не очень получалось. Каждый раз, когда дзенин заходил в контору, а делал это он в последнее время часто - собирал какие-то справки, выписки, наверное, собирался подавать свои бумаги куда-то наверх. Каждый раз у Ируки находился тысяча и один предлог, чтобы не смотреть на оперативника. Не смотреть и все-таки видеть. Слышать его шаги за дверью. Кожей чувствовать, что он направляется к твоему столу. Ирука старательно выговаривал фразы: "Вот, пожалуйста, всё готово" и "Погодите минутку, нужна будет еще одна ваша подпись", вглядываясь при этом в строчки на бумаге, словно проверяя напоследок, не закралась ли какая-нибудь ошибка. Если видел его в коридоре идущим навстречу, с бьющимся сердцем сворачивал, всё равно куда. Ненавидел себя за эту слабость и ничего сделать не мог. Ждал, что, может, дзенин свалит на миссию и можно будет вздохнуть спокойно, однако тот, как нарочно, крутился в штабе, терял свои документы и приходил за ними снова. Впору было размечтаться, но уж слишком скучающий вид был у закрытого лица. Возможно, он их действительно терял, просто потому, что безмерно презирал эти клочки рисовой бумаги. Дзенину было плохо в штабе, это Ирука чувствовал. Если бы не бюрократические тенета, в которые он неведомым образом попал на этой неделе, он бы мгновения лишнего здесь не задержался. Как он, впрочем, это всегда и делал. Дзенину было муторно и хотелось обратно на волю. Но больше всех обратно на волю хотелось Ируке.
Днем, это были еще цветочки. Ночью занять себя было нечем, и воображение начинало рисовать чужое тело изящными стремительными штрихами. Две ночи он прометался на простынях, потом сдался и протянул руку к паху. Оглушенный быстрой и чувственной разрядкой, лежал и смотрел в потолок. Мысль о том, что он вот так и будет жить, никогда не смея посмотреть и всегда видя его перед собой, воскрешала забытое в детстве чувство жалости к себе. Какой же он!.. Как зверь, как оружие, как смерть. Ткань футона промокала от пота. Как же можно делать вот такое с человеком? Даже не желая, даже не зная, что с ним делаешь! Ведь даже гендзюцу, как любой удар, надо навести и послать. Но беловолосый ничего не делал: не пытался обратить на себя внимание, не рисовался, не видел Ируку в упор и, тем не менее... удар был сокрушительный. Стоило кому-то произнести его имя, как Ирука переставал видеть буквы перед собой и начинал прислушиваться. Он уже узнал про беловолосого всё, что мог. Историю его семьи и команды, все ранения и сплетни, содержание медицинской карточки и личного дела. И повторял про себя, как заклинание: "Не люблю, не люблю, просто хочу". Дзенин не был женщиной, но что поделать, если таких женщин не существовало в природе.
Такой любви в природе тоже не существует. Тела двух мужчин не приспособлены любить друг друга легко и радостно, как тела мужчины и женщины. И выходит горькая штука. Одному приходится уступать естественную роль, отдавая для удовлетворения возлюбленного совершенно не приспособленную для этого часть тела. Иногда сэме оплачивали эту жертву лаской, приспосабливались к неправильному и болезненному лону партнера, готовили его к соитию, искали способов доставить ему удовольствие. Принимали тот факт, что с мужиком нельзя просто и по-быстрому. Чаще встречались такие, что и не утруждали себя поисками разницы: подминали под себя, врывались в трепещущую от ужасных ощущений кишку, принимали крики боли за стоны страсти и долбили, как желалось, до полного удовлетворения себя. Была даже распространенная бравада, мне, мол, все равно, баба или мужик - никому меня мало не покажется. Ируку тошнило от этих разговоров. Прежде всего потому, что он понимал, взять с такого "любовника" утром будет нечего. А разве это не то, чего ты хотел? Или ты не знал, на что шел? Забыл, как это делается?
Он помнил, как еще в учебке, одного из своих ребята притащили, забросив руки себе на плечи. Он пытался ступать ногами, но ноги выворачивались, как лишенные костей. С бледного лица градом струился пот. Его уложили на койку в чунинской казарме, госпитальных звать не стали и расспрашивать тоже. Что тут было непонятного? Парень признался в любви. Облил слезами плечи, покрыл поцелуями руки, лег и сам себе раздвинул ягодицы.
Одной рукой Ирука держал баночку с ранозаживляющей мазью, а другой - придерживал трясущееся колено. И испытывал страх, гнев и боль, каких не знал раньше. Наверное, он предвидел, чувствовал, что сам однажды попадется на эту удочку, хотя и отчета себе не отдавал. Два дня потом юноша выздоравливал от своей любви лежа лицом к стене. Подоспевшему спецу сквозь зубы сказал, что все произошло по его воле, что никому он мстить не будет. Расписался в бланке на освобождение от занятий. Ничего иного не ждавший спец кивнул и ушел.
А Кичиро комиссовали. Долгое время симпатичный Кичиро был счастливым случаем. Его часто видели в барах "со своим". Но однажды пьяный дзенин взревновал любовника, избил и положил под боевых товарищей. Просто так, чтоб сильно нос не задирал. В казарме Кичиро больше не появился. Сразу госпиталь и на гражданку. В приказе только и стояло: "повреждения", "...ввиду повреждений, несовместимых с дальнейшим прохождением службы..." Ранами стыдно было называть такое, хотя они были ранами - болели и кровоточили. Когда Ирука увидел после этого "бывшего" Кичиро, ему в первый раз захотелось убить своего. До побелевших скул.
Поэтому он твердо решил перемучаться в одиночку. Переболеть беловолосым и выздороветь, должно же это когда-то произойти. Но пока было только хуже. Теперь уже и днем на уроках приходилось выныривать из грез. Брал дополнительную работу. "Сенсей-то наш работяга, совсем себя не жалеет..." На обочинах коротких рваных снов всегда гуляла белесая тень, похожая на тень акулы, угловатая, гибкая, раскачивающаяся в своей хищной поступи. В мечтах дзёнин снимал маску и оказывался писаным красавцем. И делал... много чего. Но мечтам этим было верить нельзя. Упиваться - да. Верить - нет. Потому что, на самом деле, это был гений убийства Хатаке Какаши. Существо жестокое по определению. Харчок спермы в душу и иди, зализывай свою грязную дырку. Ирука не пережил бы.
В пятницу в контору ворвался Майто-сан и, увидев в углу прикрывшегося книжкой дзенина, с пол-оборота запел свою старую песенку:
"Вот я вижу своего вечного соперника, неотразимого в бою! Не затем ли он сюда пришел, зачем и я? И раз уж мы встретились..."
Беловолосый захлопнул книжку, подошел и уперся в грудь Зеленого зверюги:
- Маа, не ори тут. Офисный планктон распугаешь. Пошли на улицу.
Дверь за ними захлопнулась, отрезая звук низкого, вибрирующего голоса.
"Офисный планктон, - подумал Ирука и достал из-под стопки нижнюю папку, - Офисный планктон. Завтра выходные".
Только одно существо могло вот так стучаться в дверь - всеми четырьмя конечностями. Даже пятью, потому, что голову, которой оно усиленно себе помогало, тоже можно было в данном конкретном случае приравнять к конечности. Просто короткой и тупой, не приспособленной к сложным операциям.
- Я иду, Наруто, иду. Да не долбись ты.
Он открыл дверь - и оглох и ослеп сразу. Излучаемых звуковых и световых волн оранжевого спектра хватало на небольшую психологическую атаку против невыспавшегося противника.
- Ирука-сенсей, вы должны поздравить меня с распределением! Я для этого пришел. Нас распределили же, а вы, как будто не знаете!
- Ксо! Прости, мальчик, я заработался. Поздравляю, конечно. Проходи в дом.
Приглашение несколько запоздало. Наруто уже метался по маленькой квартирке, угрожая налететь на футон со следами бурно проведенной в одиночестве ночи. Ирука быстро скатал его и убрал в нижний ящик в стене. Нашел шнурок и связал волосы. Наруто демонстрировал "бой с тенью" посреди залитой светом малогабаритки.
- Ну, рассказывай.
- Нас такому демону отдали, Ирука-сенсей! Он вообще раньше генинов не брал! А нас взял, представляете! Он монстр! И шизанутый во всю башку! Он нас сегодня уже по полосе прогнал с утра, представляете! Он знает тыщу дзютцу! Хотя суббота! И сказал после обеда на полигон! Он извращенец! Он сидит носом в книжку, а в той книжке...
Это как же надо отупеть, чтобы не сообразить, что за справки собирал дзенин. Просто по их составу, не говоря уже о том, что такие же выдавали Куренай и Асуме.
- ...извращенческая книжка! Крыша вообще набекрень! А мы, такие, представляете...
- Наруто.
- А Саске такой: "Яаа, говорит..."
- Наруто!
- Ась?
- Про наставника не говорят: "крыша набекрень". Запомни.
- А вы его, видать, знаете, да, Ирука-сенсей? - прищурился Наруто, - То-то, я думаю, он про вас что-то говорил. И что-то такое не сильно хорошее. Хотите - вспомню, да? Вроде как, он сказал...
Нет, не надо, не хочу...
- Он сказал: можете все забыть, чему вас учил ваш хорошенький сенсейчик, потому что у меня вам повезет, если вы через год будете еще живы, спасибо за внимание!
- Как он сказал?
- Если будем живы! То нам повезет, представляете! Ну, шиза вообще!
Вообще-то Ирука-сенсей очень добрый человек. Потому что он сразу предложил позавтракать. И даже не обиделся, что я его рано разбудил и даже, вроде, стал веселый такой и сказал: "Сейчас одеваюсь и в Ичираку, заправляться". Кто ж от такого откажется-то?! И потом поперся с нами на полигон. Хотя у него выходной, вообще-то! Представляете?
Ирука стоял в кружевной тени, прислонившись к стволу спиной и сложив на груди руки. И размышлял, какая вообще причина может заставить человека не прийти на первое в жизни занятие. Если так наплевательски относишься к тренировкам своей команды, то зачем ее было брать. Выгонять на полигон в субботу, чтобы самому туда не явиться. Это что методика выработки послушания, чтобы радовались приходу сенсея до истерики. Вроде сидения у ворот монастыря. Да это свинство просто по отношению к детям!
Тройку, чтобы не передрались, пришлось загрузить стандартным комплексом боевой подготовки. Они уже сделали дыхательные упражнения и базовые ката и потихоньку начали расслабляться. Реплики, доносящиеся с поляны, не отличались разнообразием.
- Ну все, ты достал меня, урод!
- Да ты сам нас обоих уже достал. Сделай с ним что-нибудь, с этим придурком, я тебя умоляю!
- Вы оба меня достали. Дайте уже заниматься, черти.
Собственно они могли и отказаться, но с Ирукой этот номер не пролазил. Он просто не дал им задуматься, должны ли они ему подчиняться, является ли он еще их сенсеем. Многолетний навык работы с детьми выработал совершенно беспрекословный тон. Как и голос, способный раскатываться на километры не напрягая связок.
- Рассредоточились. Саске в оборону. Наруто и Сакура атакуют. Начали.
Саске быстро перетек в стойку. Двое других мячиками откатились от него. Сакура заскользила по дуге за спину, технично складывая печати. Саске, разорвав дистанцию, ушел с линии атаки и напоролся на Наруто, который хаотично, но очень деятельно перемещаясь, все-таки сумел ему помешать. Сакура, пользуясь моментом, перестраивалась на новую атаку.
- Маа, кажется, я опоздал.
Да не то слово, ты опоздал, на три часа. Как вообще так можно поступать! Но от бархатного тембра за спиной губы против воли сложились в улыбку. И вопрос, отчитывать нового учителя или нет, отпал сам собой. Если с такой лыбой попробовать читать нотации, то беловолосый, того гляди расплачется от жалости.
- Да все в порядке. Я их тут приставил к делу. Ничего?
Вопрос остался без ответа. Дзенин стоял в двух шагах, заложив руки в карманы, и наблюдал за действиями команды. Ни согласия, ни благодарности, ни извинения. Может, хотя бы одобрительная оценка уровня подготовки команды? Нет. Полный ноль. Неплохо бы намекнуть на причину непунктуальности, может чего скажет. Все-таки он, Ирука, пас три часа его выводок, имеет право знать... Хотя, скорее всего, он промолчит.
- У вас все в порядке?
- Я чашку потерял.
- Что?
- Чашку. Из которой едят.
Всё ясно. Одна из эксцентричных шуточек. Типа: не спрашивай меня, как дела, а то я тебе расскажу. В этом месте он должен посмеяться. Но Ирука понял, что если он сейчас захихикает, то потеряет к себе уважение надолго, если не навсегда. Наоборот, нахмурился, подумывая уже, не сказать ли прямо, что шутка идиотская. Теперь дзенин пристально его рассматривал. Пора сваливать, светской беседы все рано не вышло, оплеуху бы не огрести.
- Ну что ж, рад был повидаться...
- Я тоже рад.
Офигеть он улыбается! Так улыбается, что нижнее веко прикрыло глаз - просто расплылся в улыбке. Ну, такого издевательства над собой Ирука выносить был уже не намерен и отлип от ствола, чтобы немедленно уйти. Но тут дзенин сделал совершенно невероятное. Он поднял руку и стянул маску. Ирука остолбенел. Вместе с маской стерлась улыбка и сменилась смущением. И, надо сказать, именно это выражение больше всего подходило открывшемуся лицу.
Оно совсем не было лицом из мечты. Даже близко не похожим. Оно было тонким, слабым, болезненным. Очень совершенным и в то же время каким-то неправильным. Вздернутый нос, маленький рот с нежными губами, остренький выступ подбородка направлен вниз, нижняя челюсть немного западает. Такое лицо могло быть у ребенка или у симпатичной женщины. Но никак не у мужика. Тем более, у мужика с таким охрененным телом. Ирука поймал себя на том, что стоит, уставившись на него, и - убей - не может понять: как! Как человек с таким лицом умудрятся быть феноменальным бойцом, дерзким убийцей, гением ниндзютцу и героем сплетен. В нем же воли нет никакой - в этом лице. Ирука был взрослым человеком и давно уже считал про себя, что ничего особенного маска не скрывает. Ну, может быть, зубы кривовато растут. Но зубы были ровные крупные белые.
Мимика, вот, что было совершенно невозможным. У этого лица была неустойчивая мимика. Два или три выражения попытались собраться, как собираются дождевые тучи, но дождя не вышло, и лицо окаменело. И только тогда Ирука, наконец, понял.
- Вы потеряли чашку, а других не было? И вы не пообедали?
Человек, стоящий перед ним, был гением в прямом смысле. Самом прямом. Он был аутистом*.
- Есть другие, - снова улыбнулся Какаши, - я просто к ним не привык.
Сколько их, знающих о нем правду? И что пришлось вынести Сакумо Хатаке, а затем Минато Намикадзе, чтобы сделать из маленького чучела с застывшими глазками-пуговками, самого полезного деревне человека? И вот почему он не бросился спасать Рин - он всегда действовал только заданным порядком, не умея придумывать собственные правила, даже под угрозой потери близких. У него никогда не было своей воли, вот почему он "идеальный ниндзя". В своем ремесле он может совершать открытия, но если не положит на место чашку - останется голодным. Другой поел бы и со сковороды, но не аутист. Такие простые вещи он может делать только по однажды заведенному образцу. Иначе слишком долго думать.
Беловолосый стоял и улыбался, показывая, что он умеет радоваться лицом, как все, и явно испытывая удовольствие оттого, что все делает правильно.
Ирука непроизвольно улыбался в ответ, но его мозг лихорадочно работал. "Я нечаянно втерся к тебе в доверие, - думал он, - если бы я рассмеялся на то, что считал шуткой, и что на самом деле было твоей неприятностью, ты бы больше сроду со мной не заговорил. А я вроде как посочувствовал. А потом словами сказал, что рад видеть и опять нечаянно сделал правильно. Аутистам все эмоции надо пояснять словами, они не воспринимают сигналов". Все вставало на свои места: потери справок, опоздания, лицо прикрытое книгой. Маску, наверное, еще Сакумо носить приучил и правильно сделал - такое лицо нельзя показывать ни другу, ни врагу. И с тех пор он безропотно носил эту маску десятки лет, чего ни один нормальный был бы не в силах сделать.
Ирука напомнил себе, что перед ним все-таки не ребенок, а взрослый, преодолевший свое чудовищное непонимание мира людей настолько, что даже взял учеников. Теперь это казалось подвигом. Каждый день его жизни был подвигом и только на поле битвы он отдыхал, потому что там он все знал и всегда поступал правильным образом. "Из тебя сделали убийцу, из тебя можно было сделать все, что угодно. Только приучи".
Ирука понимал, что это его приз. Но чтобы получить этот приз, надо пройти по натянутому канату. Если он сейчас оглушит его выходом из привычной роли, Хатаке просто закроется, начнет его избегать, как Гая. Было страшновато осознавать собственную неготовность. Конечно, он читал когда-то книги, но когда это было. Сейчас даже не вспомнить, бывают у них приступы агрессии или нет. Но стоять просто так и улыбаться было уже невозможно, к тому же Ирука умел держаться за свой шанс и рисковать.
- Дайте руку, пожалуйста, Хатаке-сан, - в госпитале он бывал и, наверное, для него это привычно.
Копирующий достал из кармана и протянул обе руки.
- Берите любую.
Никогда больше не говорить просто "руку". Всегда правую или левую. Ирука осторожно взял обе и согрел в ладонях. Кисти были не шире его собственных, но намного длиннее за счет пальцев. Ногти правильной формы, овальные, запястья узкие, под тонкой белой кожей видны вены и сухожилия. Занервничал он или нет? Дыхание стало слышнее. Ирука нежно погладил белокожие руки и отпустил. Только так, медленно и осторожно пока привычка не сделает его совершенно необходимым условием счастья и спокойствия.
Ему все больше нравилось это лицо. Даже то, которое он себе придумал, уже вспоминалось с трудом. Ему все больше нравилось это существо: такое опасное и такое хрупкое. И то, что он мог решать его судьбу.
- Вы на тренировку? А мне пора. Я еще приду.
Копирующий кивнул, развернулся и пошел к своей команде.
В ночь на понедельник он, наконец, выспался, обнимая толстую книжку с заложенными страницами. Пока ребятишки писали контрольную на последнем уроке - снова читал. Напротив строчки "...любят сенсорные ощущения, повторяющиеся, ритмичные движения. Некоторые дети приобретают привычку раскачиваться..." поставил учительским карандашом восклицательный знак, улыбнулся и закрыл книжку.
- Сдаем работы и свободны.
Пора было идти в штаб.
Из кабинета вылетел Изумо и почти сбил подходящего Ируку с ног.
- Вот же сука, дзенинская, высокомерная. Извини, Ирука. Не ушиб? Я ему говорю: "может, вы уже проставите все данные в бланке, чтобы вам ребята могли сделать перерасчет зарплаты?" А он даже не оторвался от своей книжки. Как будто я - пустое место. Зараза!
Ирука рванул к двери, но Изумо успел схватить его за рукав.
- Не связывайся, не надо. Ирука, ну его...
Он не читал, и не выпендривался, он сидел, глядя в книгу, и соображал, чего от него хотят. Ирука вошел в контору, нашел в коробке нужный бланк и подошел к подоконнику. Вытащил из рук книгу и сказал с улыбкой:
- Рад вас видеть, Хатаке-сан.
Изумо, вбежавший следом, сделал единственную разумную в его положении вещь - оперся рукой, перепрыгнул канцелярский стол и пригнулся за ним. Ему было не наплевать на друга, но тот сам нарвался. Надо же додуматься - вырвать книжку у Шарингана. Через мгновение он выглянул и не поверил своим глазам. Хатаке сидел на подоконнике, свесив ноги и сложив руки лодочкой между колен, и улыбался, глядя в лицо Умино, а тот говорил:
- Спускаетесь в бухгалтерию вот с этой карточкой и говорите, чтобы они подняли ваши бумаги и сделали перерасчет. Бланк пусть сами заполняют, вы только распишитесь тут, а я проверю. Идите, и потом возвращайтесь к нам сюда.
Дзенин взял бумажку, протек через комнату и скрылся за дверью. Изумо распрямился:
- Хочешь, я тебе скажу, на что это было похоже?
- Я знаю, на что это похоже, - Ирука стоял посреди комнаты, закусив нижнюю губу.
- И что? Так оно и есть?
Выдавать секрет дзенина нельзя ни в коем случае, иначе кража у него чашек станет национальным конохским спортом. Значит, объяснить их поведение можно только одним образом.
- Так и есть. Только ты не треплись об этом, пожалуйста.
Какая разница все равно скоро так и будет. Изумо задохнулся.
- Ну, ты храбрый парень, Иру-кун! Ты меня обедом накормишь, потому что не растрепать такие вещи очень трудно. Ну и как он? В смысле... Ну, ты понимаешь...
- Гений, - твердо сказал Ирука, который умел верить в своих учеников.
* Имеется в виду разновидность аутических расстройств психики, называемая "синдромом Аспергера" или высокофункциональным аутизмом. Этот синдром уже подарил миру таких гениев, как Альберт Эйнштейн и Исаак Ньютон. Это люди с большим интеллектом, сильно специализированные в одной конкретной области, и испытывающие большие проблемы в быту и общении. Взрослые аспергианцы, благодаря недюжинному уму, научаются жить в обществе и даже скрывать свое состояние. Они успешно копируют чужую мимику и реакции, умом анализируют поведение других, но характерные признаки синдрома у них все равно остаются. Они предпочитают одиночество, с трудом воспринимают эмоциональные сигналы и не умеют демонстрировать свои эмоции, отчего порой заслуживают репутацию "непробиваемых", невозмутимых и "ледяных". Им трудно воспринимать непрекращающиеся потоки информации извне, и они стараются отгородиться, поставить между окружающими и собой какой-нибудь барьер.
Вторая характерная черта "аспергианцев" - привычка к повторяющимся действиям, ритуализм. Они всегда одинаково одеты, читают одни и те же книжки, в их речи есть повторяющиеся слова. Нарушение заданного порядка, даже в мелочах, может вывести их из душевного равновесия. Аутист делает все "как положено", как однажды научили, поэтому "идеальные ниндзя" среди них правило, а не исключение. Выбирать они не умеют, если предложить ему на выбор два одинаковых предмета, он застынет и будет на полном серьезе обосновывать свой выбор. И пока не обоснует, не возьмет. Вообще они буквалисты и все сказанные слова воспринимают буквально, даже взрослый, научившийся врать аспергианец, делает это очень плохо.
Они не могут освоить нашу игру в условности, так, соблазнять женщину аспергианец может начать словами "Пойдем, сделаем это", и при этом не быть распутником, а просто не уметь иначе. Говорят они, как правило, очень хорошо и даже более того, речь их настолько правильна, что кажется официальной. Они всегда производят впечатление странных, эксцентричных, но на самом деле являются добрыми и ранимыми людьми. Отлично ладят с животными и, привязавшись к одному человеку, могут, буквально, не пережить его смерти.
Не думаю, что Кисимото замышлял Какаши, как "аспергианца", скорее всего он просто собрал в нем типичные странности гениев. Но детишки аутисты, действительно, сильно смахивают на огородные пугала.
Автор: Юнис Византия
Бета: Wvabra
Рейтинг: R
Жанр: ангст, романс
Статус: закончен
Размер: миди
читать дальшеОни сидели вдвоем с Изумо прямо на разобранных ступеньках парадного крыльца, держа коробки с бенто на коленях. Рабочие тоже ушли отдыхать и не имели ничего против обедающих на своем рабочем месте клерков. Если кому-то хочется торчать на солнцепеке – пожалуйста, они лучше в тенечке.
- О, смотри, притащился. – Изумо кивнул подбородком вперед, - Фиг он выхватит, хокаге-то у себя.
По дорожке к штабу шел дзенин. Это был знакомый дзенин – год уже таскался к ним с документами, с миссии, на миссию. А раньше, говорят, был в спецуре. Это был «дзенин с книжкой», дзенин с «Мааа…», приятель Генмы-сана. Чужеглазец, масконосец и прочая, и прочая. На какого из них ни посмотри – один другого вычурнее. Когда у них не хватает воображения на выпендреж, они носят оружие в зубах или несут пургу беспрестанно, как Майто-сан. В общем, тот еще народец, Ирука их навидался.
Сейчас он смотрел на шествующего через охранную зону (которая в просторечии именовалась двором, да и была им на самом деле) дзенина, потому что это было занятнее, чем разглядывать воробьев в пыли. Смотрел, смотрел и переставал жевать. Интересно, что когда дзенин шел, видна была каждая кость. Ни плоть, ни одежда не мешали на это смотреть. Наоборот, они подчеркивали, как подчеркивает пятнистая шкура гепарда, волнами ходящий под ней скелет. Далеко выдающиеся вбок выступы бедренных суставов при каждом шаге поднимались и опускались. Плавно. Словно ниже тонкой талии дзенин носил тяжелый пояс, который соскальзывал то вправо, то влево. И в такт им покачивались широко развернутые плечи. Почти отброшенные назад.
- Хокаге нет, Хатаке-сан, - махнул ему Изумо, - В резиденцию идите. Ремонт у нас, вход разнесло.
На следующем шаге дзенин развернулся и пошел к выходу.
- Эх, - сказал Изумо, он был не против скоротать время, рассказывая свежему человеку, при каких обстоятельствах пострадал фасад штаба.
Ирука все еще видел это движение. Точёное ката мечника – разворот на сто восемьдесят. Правое бедро скользит вперед, но ступня ставится уже перпендикулярно ходу движения. Вес переносится на нее и одновременно тело поворачивается, демонстрируя изгиб позвоночника. Левая ступня отрывается от земли только пяткой, проворачивается на плюсне и сразу ложится на новый курс, носком в обратную сторону. А правое бедро уже скользит на новый шаг. И все это не ускоряясь и не замедляясь ни на долю секунды. Обычный человек топчется на месте, перебирает ногами, делает уйму ненужных движений. Так разворачиваться в один шаг может только человек, годами отдававший кен-дзюцу большую часть жизни. Если в руках меч, то он ложиться в одну плоскость с землей и с тихим шелестом разрезаемого воздуха описывает вокруг хозяина сверкающую дугу. Подчиняясь не руке, а инерции вращающегося тела. Ирука видел это в додзё – красиво. Сейчас меча у дзенина, конечно, не было, и книжки тоже, кисти рук свободно свисали по бокам тела. Кончики пальцев на уровне середины бедер. Со спины стало заметно, как далеко трицепсы отодвигали руки от торса. Он и, уткнувшись в книжку, ходил так же, равномерной походкой человека, привыкшего не смотреть никуда: открывал перед собой двери, поднимался по ступенькам, сторонился проходящих. Это тоже привычка. Взгляд воина ни на чем не концентрируется - никуда специально не смотреть и видеть при этом все разом.
- Ты чего запал? - спросил Изумо.
Ирука с трудом оторвал взгляд от удаляющейся спины (почти в два раза шире пояса), взял что-то палочками из коробки и положил в рот, размышляя, почему раньше никогда этого не видел.
И быть красивым он раньше никогда не хотел. А правильно сказать, даже и не знал, что это такое. Большое зеркало в ванной осталось от предыдущих хозяев квартиры. Сам бы он такое вешать не стал. Ирука стоял перед ним, распахнув юката, и смотрел на себя, как в первый раз. Зрелище его не устраивало. Ничего, ну ничего, подобного хищной стати беловолосого дзенина. Это было обычное тело, в хорошей форме, в меру послушное. Все мышцы на руках и ногах ровные, спокойно очерченные. Рельеф плоского живота и груди тоже мягкий, с округлыми очертаниями. Никаких жгутов, разлегшихся под кожей, как ленивые змеи. Бедра чуть-чуть шире талии. Плечи, может, узкими и не назовешь, но нет у них этого дьявольского ландшафта: выступающих бугров и впадин, острых углов и резких линий. Гладко, все более или менее гладко.
"Обрубок, - думал Ирука, - Просто полено. Ты похож на тюленя и лучше бы тебе никому это не показывать".
Взгляд задержался на широких грудных мускулах, и из глубины зеркала всплыло непрошеное воспоминание. Беловолосый прохаживается по татами, готовясь к очередному спарингу, встряхивает ступнями. А на груди под тонкой сеткой - лежат плиты мышц. Как будто вытесанные не слишком старательным резчиком из упрямого слоистого камня. Даже жарко это вспоминать. Камнем падает во внутренности эта картинка и тянет, тянет в низ живота. Он вернулся к своему отражению, опустил взгляд и быстро запахнул юката. Усмехнулся, но почувствовал в этом смешке панику. Испытывать такие ощущения, думая о мужчине, это... это чревато, как минимум. Открыл кран и стал умываться, прогоняя лаской воды дурацкое наваждение. Все люди разные. Одному тело убийцы, гибкое и смертоносное, другому хорошая память и каллиграфический почерк. В этом его полезность, а значит, и красота. Хотя обладать таким телом, больше, чем просто обладать телом. Руки повисли под струей воды. Да, точно. Ирука присел на край ванной. Надо пойти и поесть один раз в день, как человек, без беготни. "Завтра им полюбуешься, - сказал он себе, - Смотри сколько влезет. Все равно ты таким не будешь, так что можешь таращиться всласть. Разрешаю".
Но это тоже как-то не очень получалось. Каждый раз, когда дзенин заходил в контору, а делал это он в последнее время часто - собирал какие-то справки, выписки, наверное, собирался подавать свои бумаги куда-то наверх. Каждый раз у Ируки находился тысяча и один предлог, чтобы не смотреть на оперативника. Не смотреть и все-таки видеть. Слышать его шаги за дверью. Кожей чувствовать, что он направляется к твоему столу. Ирука старательно выговаривал фразы: "Вот, пожалуйста, всё готово" и "Погодите минутку, нужна будет еще одна ваша подпись", вглядываясь при этом в строчки на бумаге, словно проверяя напоследок, не закралась ли какая-нибудь ошибка. Если видел его в коридоре идущим навстречу, с бьющимся сердцем сворачивал, всё равно куда. Ненавидел себя за эту слабость и ничего сделать не мог. Ждал, что, может, дзенин свалит на миссию и можно будет вздохнуть спокойно, однако тот, как нарочно, крутился в штабе, терял свои документы и приходил за ними снова. Впору было размечтаться, но уж слишком скучающий вид был у закрытого лица. Возможно, он их действительно терял, просто потому, что безмерно презирал эти клочки рисовой бумаги. Дзенину было плохо в штабе, это Ирука чувствовал. Если бы не бюрократические тенета, в которые он неведомым образом попал на этой неделе, он бы мгновения лишнего здесь не задержался. Как он, впрочем, это всегда и делал. Дзенину было муторно и хотелось обратно на волю. Но больше всех обратно на волю хотелось Ируке.
Днем, это были еще цветочки. Ночью занять себя было нечем, и воображение начинало рисовать чужое тело изящными стремительными штрихами. Две ночи он прометался на простынях, потом сдался и протянул руку к паху. Оглушенный быстрой и чувственной разрядкой, лежал и смотрел в потолок. Мысль о том, что он вот так и будет жить, никогда не смея посмотреть и всегда видя его перед собой, воскрешала забытое в детстве чувство жалости к себе. Какой же он!.. Как зверь, как оружие, как смерть. Ткань футона промокала от пота. Как же можно делать вот такое с человеком? Даже не желая, даже не зная, что с ним делаешь! Ведь даже гендзюцу, как любой удар, надо навести и послать. Но беловолосый ничего не делал: не пытался обратить на себя внимание, не рисовался, не видел Ируку в упор и, тем не менее... удар был сокрушительный. Стоило кому-то произнести его имя, как Ирука переставал видеть буквы перед собой и начинал прислушиваться. Он уже узнал про беловолосого всё, что мог. Историю его семьи и команды, все ранения и сплетни, содержание медицинской карточки и личного дела. И повторял про себя, как заклинание: "Не люблю, не люблю, просто хочу". Дзенин не был женщиной, но что поделать, если таких женщин не существовало в природе.
Такой любви в природе тоже не существует. Тела двух мужчин не приспособлены любить друг друга легко и радостно, как тела мужчины и женщины. И выходит горькая штука. Одному приходится уступать естественную роль, отдавая для удовлетворения возлюбленного совершенно не приспособленную для этого часть тела. Иногда сэме оплачивали эту жертву лаской, приспосабливались к неправильному и болезненному лону партнера, готовили его к соитию, искали способов доставить ему удовольствие. Принимали тот факт, что с мужиком нельзя просто и по-быстрому. Чаще встречались такие, что и не утруждали себя поисками разницы: подминали под себя, врывались в трепещущую от ужасных ощущений кишку, принимали крики боли за стоны страсти и долбили, как желалось, до полного удовлетворения себя. Была даже распространенная бравада, мне, мол, все равно, баба или мужик - никому меня мало не покажется. Ируку тошнило от этих разговоров. Прежде всего потому, что он понимал, взять с такого "любовника" утром будет нечего. А разве это не то, чего ты хотел? Или ты не знал, на что шел? Забыл, как это делается?
Он помнил, как еще в учебке, одного из своих ребята притащили, забросив руки себе на плечи. Он пытался ступать ногами, но ноги выворачивались, как лишенные костей. С бледного лица градом струился пот. Его уложили на койку в чунинской казарме, госпитальных звать не стали и расспрашивать тоже. Что тут было непонятного? Парень признался в любви. Облил слезами плечи, покрыл поцелуями руки, лег и сам себе раздвинул ягодицы.
Одной рукой Ирука держал баночку с ранозаживляющей мазью, а другой - придерживал трясущееся колено. И испытывал страх, гнев и боль, каких не знал раньше. Наверное, он предвидел, чувствовал, что сам однажды попадется на эту удочку, хотя и отчета себе не отдавал. Два дня потом юноша выздоравливал от своей любви лежа лицом к стене. Подоспевшему спецу сквозь зубы сказал, что все произошло по его воле, что никому он мстить не будет. Расписался в бланке на освобождение от занятий. Ничего иного не ждавший спец кивнул и ушел.
А Кичиро комиссовали. Долгое время симпатичный Кичиро был счастливым случаем. Его часто видели в барах "со своим". Но однажды пьяный дзенин взревновал любовника, избил и положил под боевых товарищей. Просто так, чтоб сильно нос не задирал. В казарме Кичиро больше не появился. Сразу госпиталь и на гражданку. В приказе только и стояло: "повреждения", "...ввиду повреждений, несовместимых с дальнейшим прохождением службы..." Ранами стыдно было называть такое, хотя они были ранами - болели и кровоточили. Когда Ирука увидел после этого "бывшего" Кичиро, ему в первый раз захотелось убить своего. До побелевших скул.
Поэтому он твердо решил перемучаться в одиночку. Переболеть беловолосым и выздороветь, должно же это когда-то произойти. Но пока было только хуже. Теперь уже и днем на уроках приходилось выныривать из грез. Брал дополнительную работу. "Сенсей-то наш работяга, совсем себя не жалеет..." На обочинах коротких рваных снов всегда гуляла белесая тень, похожая на тень акулы, угловатая, гибкая, раскачивающаяся в своей хищной поступи. В мечтах дзёнин снимал маску и оказывался писаным красавцем. И делал... много чего. Но мечтам этим было верить нельзя. Упиваться - да. Верить - нет. Потому что, на самом деле, это был гений убийства Хатаке Какаши. Существо жестокое по определению. Харчок спермы в душу и иди, зализывай свою грязную дырку. Ирука не пережил бы.
В пятницу в контору ворвался Майто-сан и, увидев в углу прикрывшегося книжкой дзенина, с пол-оборота запел свою старую песенку:
"Вот я вижу своего вечного соперника, неотразимого в бою! Не затем ли он сюда пришел, зачем и я? И раз уж мы встретились..."
Беловолосый захлопнул книжку, подошел и уперся в грудь Зеленого зверюги:
- Маа, не ори тут. Офисный планктон распугаешь. Пошли на улицу.
Дверь за ними захлопнулась, отрезая звук низкого, вибрирующего голоса.
"Офисный планктон, - подумал Ирука и достал из-под стопки нижнюю папку, - Офисный планктон. Завтра выходные".
Только одно существо могло вот так стучаться в дверь - всеми четырьмя конечностями. Даже пятью, потому, что голову, которой оно усиленно себе помогало, тоже можно было в данном конкретном случае приравнять к конечности. Просто короткой и тупой, не приспособленной к сложным операциям.
- Я иду, Наруто, иду. Да не долбись ты.
Он открыл дверь - и оглох и ослеп сразу. Излучаемых звуковых и световых волн оранжевого спектра хватало на небольшую психологическую атаку против невыспавшегося противника.
- Ирука-сенсей, вы должны поздравить меня с распределением! Я для этого пришел. Нас распределили же, а вы, как будто не знаете!
- Ксо! Прости, мальчик, я заработался. Поздравляю, конечно. Проходи в дом.
Приглашение несколько запоздало. Наруто уже метался по маленькой квартирке, угрожая налететь на футон со следами бурно проведенной в одиночестве ночи. Ирука быстро скатал его и убрал в нижний ящик в стене. Нашел шнурок и связал волосы. Наруто демонстрировал "бой с тенью" посреди залитой светом малогабаритки.
- Ну, рассказывай.
- Нас такому демону отдали, Ирука-сенсей! Он вообще раньше генинов не брал! А нас взял, представляете! Он монстр! И шизанутый во всю башку! Он нас сегодня уже по полосе прогнал с утра, представляете! Он знает тыщу дзютцу! Хотя суббота! И сказал после обеда на полигон! Он извращенец! Он сидит носом в книжку, а в той книжке...
Это как же надо отупеть, чтобы не сообразить, что за справки собирал дзенин. Просто по их составу, не говоря уже о том, что такие же выдавали Куренай и Асуме.
- ...извращенческая книжка! Крыша вообще набекрень! А мы, такие, представляете...
- Наруто.
- А Саске такой: "Яаа, говорит..."
- Наруто!
- Ась?
- Про наставника не говорят: "крыша набекрень". Запомни.
- А вы его, видать, знаете, да, Ирука-сенсей? - прищурился Наруто, - То-то, я думаю, он про вас что-то говорил. И что-то такое не сильно хорошее. Хотите - вспомню, да? Вроде как, он сказал...
Нет, не надо, не хочу...
- Он сказал: можете все забыть, чему вас учил ваш хорошенький сенсейчик, потому что у меня вам повезет, если вы через год будете еще живы, спасибо за внимание!
- Как он сказал?
- Если будем живы! То нам повезет, представляете! Ну, шиза вообще!
Вообще-то Ирука-сенсей очень добрый человек. Потому что он сразу предложил позавтракать. И даже не обиделся, что я его рано разбудил и даже, вроде, стал веселый такой и сказал: "Сейчас одеваюсь и в Ичираку, заправляться". Кто ж от такого откажется-то?! И потом поперся с нами на полигон. Хотя у него выходной, вообще-то! Представляете?
Ирука стоял в кружевной тени, прислонившись к стволу спиной и сложив на груди руки. И размышлял, какая вообще причина может заставить человека не прийти на первое в жизни занятие. Если так наплевательски относишься к тренировкам своей команды, то зачем ее было брать. Выгонять на полигон в субботу, чтобы самому туда не явиться. Это что методика выработки послушания, чтобы радовались приходу сенсея до истерики. Вроде сидения у ворот монастыря. Да это свинство просто по отношению к детям!
Тройку, чтобы не передрались, пришлось загрузить стандартным комплексом боевой подготовки. Они уже сделали дыхательные упражнения и базовые ката и потихоньку начали расслабляться. Реплики, доносящиеся с поляны, не отличались разнообразием.
- Ну все, ты достал меня, урод!
- Да ты сам нас обоих уже достал. Сделай с ним что-нибудь, с этим придурком, я тебя умоляю!
- Вы оба меня достали. Дайте уже заниматься, черти.
Собственно они могли и отказаться, но с Ирукой этот номер не пролазил. Он просто не дал им задуматься, должны ли они ему подчиняться, является ли он еще их сенсеем. Многолетний навык работы с детьми выработал совершенно беспрекословный тон. Как и голос, способный раскатываться на километры не напрягая связок.
- Рассредоточились. Саске в оборону. Наруто и Сакура атакуют. Начали.
Саске быстро перетек в стойку. Двое других мячиками откатились от него. Сакура заскользила по дуге за спину, технично складывая печати. Саске, разорвав дистанцию, ушел с линии атаки и напоролся на Наруто, который хаотично, но очень деятельно перемещаясь, все-таки сумел ему помешать. Сакура, пользуясь моментом, перестраивалась на новую атаку.
- Маа, кажется, я опоздал.
Да не то слово, ты опоздал, на три часа. Как вообще так можно поступать! Но от бархатного тембра за спиной губы против воли сложились в улыбку. И вопрос, отчитывать нового учителя или нет, отпал сам собой. Если с такой лыбой попробовать читать нотации, то беловолосый, того гляди расплачется от жалости.
- Да все в порядке. Я их тут приставил к делу. Ничего?
Вопрос остался без ответа. Дзенин стоял в двух шагах, заложив руки в карманы, и наблюдал за действиями команды. Ни согласия, ни благодарности, ни извинения. Может, хотя бы одобрительная оценка уровня подготовки команды? Нет. Полный ноль. Неплохо бы намекнуть на причину непунктуальности, может чего скажет. Все-таки он, Ирука, пас три часа его выводок, имеет право знать... Хотя, скорее всего, он промолчит.
- У вас все в порядке?
- Я чашку потерял.
- Что?
- Чашку. Из которой едят.
Всё ясно. Одна из эксцентричных шуточек. Типа: не спрашивай меня, как дела, а то я тебе расскажу. В этом месте он должен посмеяться. Но Ирука понял, что если он сейчас захихикает, то потеряет к себе уважение надолго, если не навсегда. Наоборот, нахмурился, подумывая уже, не сказать ли прямо, что шутка идиотская. Теперь дзенин пристально его рассматривал. Пора сваливать, светской беседы все рано не вышло, оплеуху бы не огрести.
- Ну что ж, рад был повидаться...
- Я тоже рад.
Офигеть он улыбается! Так улыбается, что нижнее веко прикрыло глаз - просто расплылся в улыбке. Ну, такого издевательства над собой Ирука выносить был уже не намерен и отлип от ствола, чтобы немедленно уйти. Но тут дзенин сделал совершенно невероятное. Он поднял руку и стянул маску. Ирука остолбенел. Вместе с маской стерлась улыбка и сменилась смущением. И, надо сказать, именно это выражение больше всего подходило открывшемуся лицу.
Оно совсем не было лицом из мечты. Даже близко не похожим. Оно было тонким, слабым, болезненным. Очень совершенным и в то же время каким-то неправильным. Вздернутый нос, маленький рот с нежными губами, остренький выступ подбородка направлен вниз, нижняя челюсть немного западает. Такое лицо могло быть у ребенка или у симпатичной женщины. Но никак не у мужика. Тем более, у мужика с таким охрененным телом. Ирука поймал себя на том, что стоит, уставившись на него, и - убей - не может понять: как! Как человек с таким лицом умудрятся быть феноменальным бойцом, дерзким убийцей, гением ниндзютцу и героем сплетен. В нем же воли нет никакой - в этом лице. Ирука был взрослым человеком и давно уже считал про себя, что ничего особенного маска не скрывает. Ну, может быть, зубы кривовато растут. Но зубы были ровные крупные белые.
Мимика, вот, что было совершенно невозможным. У этого лица была неустойчивая мимика. Два или три выражения попытались собраться, как собираются дождевые тучи, но дождя не вышло, и лицо окаменело. И только тогда Ирука, наконец, понял.
- Вы потеряли чашку, а других не было? И вы не пообедали?
Человек, стоящий перед ним, был гением в прямом смысле. Самом прямом. Он был аутистом*.
- Есть другие, - снова улыбнулся Какаши, - я просто к ним не привык.
Сколько их, знающих о нем правду? И что пришлось вынести Сакумо Хатаке, а затем Минато Намикадзе, чтобы сделать из маленького чучела с застывшими глазками-пуговками, самого полезного деревне человека? И вот почему он не бросился спасать Рин - он всегда действовал только заданным порядком, не умея придумывать собственные правила, даже под угрозой потери близких. У него никогда не было своей воли, вот почему он "идеальный ниндзя". В своем ремесле он может совершать открытия, но если не положит на место чашку - останется голодным. Другой поел бы и со сковороды, но не аутист. Такие простые вещи он может делать только по однажды заведенному образцу. Иначе слишком долго думать.
Беловолосый стоял и улыбался, показывая, что он умеет радоваться лицом, как все, и явно испытывая удовольствие оттого, что все делает правильно.
Ирука непроизвольно улыбался в ответ, но его мозг лихорадочно работал. "Я нечаянно втерся к тебе в доверие, - думал он, - если бы я рассмеялся на то, что считал шуткой, и что на самом деле было твоей неприятностью, ты бы больше сроду со мной не заговорил. А я вроде как посочувствовал. А потом словами сказал, что рад видеть и опять нечаянно сделал правильно. Аутистам все эмоции надо пояснять словами, они не воспринимают сигналов". Все вставало на свои места: потери справок, опоздания, лицо прикрытое книгой. Маску, наверное, еще Сакумо носить приучил и правильно сделал - такое лицо нельзя показывать ни другу, ни врагу. И с тех пор он безропотно носил эту маску десятки лет, чего ни один нормальный был бы не в силах сделать.
Ирука напомнил себе, что перед ним все-таки не ребенок, а взрослый, преодолевший свое чудовищное непонимание мира людей настолько, что даже взял учеников. Теперь это казалось подвигом. Каждый день его жизни был подвигом и только на поле битвы он отдыхал, потому что там он все знал и всегда поступал правильным образом. "Из тебя сделали убийцу, из тебя можно было сделать все, что угодно. Только приучи".
Ирука понимал, что это его приз. Но чтобы получить этот приз, надо пройти по натянутому канату. Если он сейчас оглушит его выходом из привычной роли, Хатаке просто закроется, начнет его избегать, как Гая. Было страшновато осознавать собственную неготовность. Конечно, он читал когда-то книги, но когда это было. Сейчас даже не вспомнить, бывают у них приступы агрессии или нет. Но стоять просто так и улыбаться было уже невозможно, к тому же Ирука умел держаться за свой шанс и рисковать.
- Дайте руку, пожалуйста, Хатаке-сан, - в госпитале он бывал и, наверное, для него это привычно.
Копирующий достал из кармана и протянул обе руки.
- Берите любую.
Никогда больше не говорить просто "руку". Всегда правую или левую. Ирука осторожно взял обе и согрел в ладонях. Кисти были не шире его собственных, но намного длиннее за счет пальцев. Ногти правильной формы, овальные, запястья узкие, под тонкой белой кожей видны вены и сухожилия. Занервничал он или нет? Дыхание стало слышнее. Ирука нежно погладил белокожие руки и отпустил. Только так, медленно и осторожно пока привычка не сделает его совершенно необходимым условием счастья и спокойствия.
Ему все больше нравилось это лицо. Даже то, которое он себе придумал, уже вспоминалось с трудом. Ему все больше нравилось это существо: такое опасное и такое хрупкое. И то, что он мог решать его судьбу.
- Вы на тренировку? А мне пора. Я еще приду.
Копирующий кивнул, развернулся и пошел к своей команде.
В ночь на понедельник он, наконец, выспался, обнимая толстую книжку с заложенными страницами. Пока ребятишки писали контрольную на последнем уроке - снова читал. Напротив строчки "...любят сенсорные ощущения, повторяющиеся, ритмичные движения. Некоторые дети приобретают привычку раскачиваться..." поставил учительским карандашом восклицательный знак, улыбнулся и закрыл книжку.
- Сдаем работы и свободны.
Пора было идти в штаб.
Из кабинета вылетел Изумо и почти сбил подходящего Ируку с ног.
- Вот же сука, дзенинская, высокомерная. Извини, Ирука. Не ушиб? Я ему говорю: "может, вы уже проставите все данные в бланке, чтобы вам ребята могли сделать перерасчет зарплаты?" А он даже не оторвался от своей книжки. Как будто я - пустое место. Зараза!
Ирука рванул к двери, но Изумо успел схватить его за рукав.
- Не связывайся, не надо. Ирука, ну его...
Он не читал, и не выпендривался, он сидел, глядя в книгу, и соображал, чего от него хотят. Ирука вошел в контору, нашел в коробке нужный бланк и подошел к подоконнику. Вытащил из рук книгу и сказал с улыбкой:
- Рад вас видеть, Хатаке-сан.
Изумо, вбежавший следом, сделал единственную разумную в его положении вещь - оперся рукой, перепрыгнул канцелярский стол и пригнулся за ним. Ему было не наплевать на друга, но тот сам нарвался. Надо же додуматься - вырвать книжку у Шарингана. Через мгновение он выглянул и не поверил своим глазам. Хатаке сидел на подоконнике, свесив ноги и сложив руки лодочкой между колен, и улыбался, глядя в лицо Умино, а тот говорил:
- Спускаетесь в бухгалтерию вот с этой карточкой и говорите, чтобы они подняли ваши бумаги и сделали перерасчет. Бланк пусть сами заполняют, вы только распишитесь тут, а я проверю. Идите, и потом возвращайтесь к нам сюда.
Дзенин взял бумажку, протек через комнату и скрылся за дверью. Изумо распрямился:
- Хочешь, я тебе скажу, на что это было похоже?
- Я знаю, на что это похоже, - Ирука стоял посреди комнаты, закусив нижнюю губу.
- И что? Так оно и есть?
Выдавать секрет дзенина нельзя ни в коем случае, иначе кража у него чашек станет национальным конохским спортом. Значит, объяснить их поведение можно только одним образом.
- Так и есть. Только ты не треплись об этом, пожалуйста.
Какая разница все равно скоро так и будет. Изумо задохнулся.
- Ну, ты храбрый парень, Иру-кун! Ты меня обедом накормишь, потому что не растрепать такие вещи очень трудно. Ну и как он? В смысле... Ну, ты понимаешь...
- Гений, - твердо сказал Ирука, который умел верить в своих учеников.
* Имеется в виду разновидность аутических расстройств психики, называемая "синдромом Аспергера" или высокофункциональным аутизмом. Этот синдром уже подарил миру таких гениев, как Альберт Эйнштейн и Исаак Ньютон. Это люди с большим интеллектом, сильно специализированные в одной конкретной области, и испытывающие большие проблемы в быту и общении. Взрослые аспергианцы, благодаря недюжинному уму, научаются жить в обществе и даже скрывать свое состояние. Они успешно копируют чужую мимику и реакции, умом анализируют поведение других, но характерные признаки синдрома у них все равно остаются. Они предпочитают одиночество, с трудом воспринимают эмоциональные сигналы и не умеют демонстрировать свои эмоции, отчего порой заслуживают репутацию "непробиваемых", невозмутимых и "ледяных". Им трудно воспринимать непрекращающиеся потоки информации извне, и они стараются отгородиться, поставить между окружающими и собой какой-нибудь барьер.
Вторая характерная черта "аспергианцев" - привычка к повторяющимся действиям, ритуализм. Они всегда одинаково одеты, читают одни и те же книжки, в их речи есть повторяющиеся слова. Нарушение заданного порядка, даже в мелочах, может вывести их из душевного равновесия. Аутист делает все "как положено", как однажды научили, поэтому "идеальные ниндзя" среди них правило, а не исключение. Выбирать они не умеют, если предложить ему на выбор два одинаковых предмета, он застынет и будет на полном серьезе обосновывать свой выбор. И пока не обоснует, не возьмет. Вообще они буквалисты и все сказанные слова воспринимают буквально, даже взрослый, научившийся врать аспергианец, делает это очень плохо.
Они не могут освоить нашу игру в условности, так, соблазнять женщину аспергианец может начать словами "Пойдем, сделаем это", и при этом не быть распутником, а просто не уметь иначе. Говорят они, как правило, очень хорошо и даже более того, речь их настолько правильна, что кажется официальной. Они всегда производят впечатление странных, эксцентричных, но на самом деле являются добрыми и ранимыми людьми. Отлично ладят с животными и, привязавшись к одному человеку, могут, буквально, не пережить его смерти.
Не думаю, что Кисимото замышлял Какаши, как "аспергианца", скорее всего он просто собрал в нем типичные странности гениев. Но детишки аутисты, действительно, сильно смахивают на огородные пугала.
-
-
11.02.2010 в 11:30-
-
11.02.2010 в 11:46-
-
11.02.2010 в 11:47-
-
11.02.2010 в 12:41-
-
11.02.2010 в 13:14-
-
11.02.2010 в 13:17Но приведу пример: на японском пишется "суки десу" (что переводиться нравиться) а произноситься это как "ски дес"
Тут так же и с Изумо. ) Ну и потом так звучит красивее
-
-
11.02.2010 в 13:37Для русского уха Изумо - несомненно красивее )) Спасибо.
-
-
11.02.2010 в 13:39-
-
11.02.2010 в 13:59-
-
11.02.2010 в 14:06Но вообще оба варианта считаются правильными. Но самый правильный это Дзёнин )
-
-
11.02.2010 в 17:31Дзёнин, конечно, правильнее, но только если по Поливанову.
По Хэпберну будет Jonin, что на русский, транскрибируя, будет как "джонин"
А вообще, имхо конечно, эти системы нужно синтезировать и писать как слышится и особо не заморачиваться по этому поводу )))
-
-
11.02.2010 в 17:32-
-
11.02.2010 в 17:39Поливанов, Евгений Дмитриевич (1891 — 1938) — российский, затем советский лингвист, создатель системы кириллической транскрипции для японского языка (Система Поливанова).
Джеймс Кёртис Хэпбёрн (1815 — 1911) — американский миссионер, популяризатор одной из форм романизации японского языка — системы Хэпбёрна, основатель «Школы Хэпбёрна».
-
-
11.02.2010 в 17:42-
-
11.02.2010 в 17:48я бы тоже не знала, если бы на каждом форуме не велись холивары по повуду этих систем (а форуму я читала часто)
-
-
11.02.2010 в 17:51-
-
11.02.2010 в 17:54-
-
11.02.2010 в 17:58-
-
11.02.2010 в 18:07Вот:
читать дальше
-
-
11.02.2010 в 20:54-
-
11.02.2010 в 20:57Все утро просидела в библиотеке пытаясь решить задачку Х))
-
-
11.02.2010 в 21:04-
-
11.02.2010 в 21:24А я одновременно и пишу и рисую Юлия цезарь
Я так и подумала, что это тот самый прикольный ангст ) Миди — это хорошо, Макси — еще лучше! Но я как и семпай, надеюсь, что "связного" ты не оставишь
без паролей, без явок)С учебой вроде ничего так. Расписание, если очень приглядеться, даже не плохое. А сегодня у нас была пара "программирование в UNIX". Черт! Это так интересно
А я как-то привыкла к системе хэпберна. Хотя, как я уже писала выше, особо по этому поводу не заморачиваюсь и пишу как придется )))
-
-
11.02.2010 в 21:26Ничего, иногда надо и отдохнуть, не говоря уже о том, что задачки надо тоже решать )) Связного я не брошу. У меня вышла знаешь какая неувязка. Я вдруг осознала, что посылать на год и даже больше единственного копирующего деревня бы не стала. Некоторые задачи текущей борьбы не решишь без кражи чужих дзютцу. А это может сделать только один человек. То есть ради гражданской миссии услать его - прямо скажем не лучшего лицедея - большего тупизма и не придумаешь. И у меня все рассыпалось. Нужно теперь аккуратно собрать и выстроить новое решение старой задачки, может что-то переписать, вставить куски. А для этого фика у меня все на поверхности. и мне самой сюжет очень нравиться. Он такой, с сюрпризами в нужных местах ))
-
-
11.02.2010 в 21:30А сегодня у нас была пара "программирование в UNIX". Вот везет же людям. Я бы тоже такие интересные штучки поизучала ))
-
-
11.02.2010 в 21:35-
-
11.02.2010 в 21:35ура-ура! Мне очень хочется скорее дописать до финала и увидеть, как у вас вытянуться личики на последней страничке ))) гы-гы)))
Кстати о личиках, зацени семпая на последней аве. Красота! А как ей идет этот взгляд )))) такой, знаешь, "из глубины гарема". Мужики просто с копыт должны падать, я считаю!
-
-
11.02.2010 в 21:35макси это хорошо )
-
-
11.02.2010 в 21:35Самое главное что интересно
-
-
11.02.2010 в 21:36*упала под стол и хохочет* Как это сказано!